«Фауст»

Неординарность Маргариты, которая в спектакле Някрошюса предстает сильной, самостоятельной, активно действующей героиней, наиболее ярко проявляется в эпизодах, независимых от текста трагедии Гете.

Появившиеся в момент свидания обыватели, которыми обернулись Духи, резко откликнулись на любовную игру героев, обратив на себя внимание стуком палок о палки, которые каждый держит в руках. Обведя себя кругом, девушка неоднократно вовлекала в него Фауста, который тут же выбегал, явно не желая оказаться под влиянием ни магической фигуры, ни Маргариты с ее любовью. Она же заявила: «Я сама возьму вас под защиту». Е. Соколинский в рецензии на спектакль справедливо подчеркивает важность этой режиссерской вставки: «Някрошюс добавляет принципиальные для него слова о “защите” в текст трагедии», — и поясняет: «… впрочем, во второй части трагедии-поэмы душа Маргариты действительно защитила Фауста на небесах»¹.

Суть, однако, в том, что режиссера интересует Маргарита в ее земном бытии. Введенная им реплика органична для героини спектакля, существенно отличающейся от Маргариты Гете, у которой, по определению Фауста, «облик кроткий».

То, как характеризует себя героиня поэмы, —

А я пред ним в смущении стою.
Всему поддакивая торопливо, —

не имеет никакого отношения к сценической героине. О ней Мефистофель не вправе сказать, обращаясь к Фаусту: «Ну, что, ушла твоя овца?», как говорит о Маргарите бес в пьесе Гете. В спектакле перед нами предстала юная женщина, не похожая на героинь других постановок Някрошюса, но, как многие из них, волевая и сильная. В отношениях с Фаустом именно она является «активной стороной».

В пьесе Мефистофель рассуждает о чувстве Фауста: «Ты пламенем объят <…> горячку надо сбавить <…> Ну, если это, правда, страсть такая…» А сам Фауст говорит о своей любви, что черт зажег в нем и «раздувает пламя» и что он, Фауст, «весь охвачен чудной дрожью», «взволнован» и «терзаем» этим чувством. Фауст Гете называет происходящее с ним «чувственным ураганом». В спектакле все эти характеристики применимы, скорее, к происходящему с героиней. Герой же здесь ведомый, он, скорее, зажигается от ее чувства.

Борьбу с Фаустом, то и дело вырывавшимся из очерченного круга, Маргарита прервала, страстно, хотя и по-детски, обняв Доктора сверху донизу, от плеч до ступней, и вызвав ответную реакцию. А затем погадала, выбросив руку в одну сторону, в другую: любит — не любит? Безоглядность этой Маргариты, ведомой собственным чувством, становится еще более очевидной в сравнении с Маргаритой из пьесы: героиня Гете прибегла к гаданию по ромашке в начале свидания, до сцены «Беседка в саду».

Решительность, которую Маргарита обнаруживает своим поведением, в частности, в момент свидания, акцентируется контрастом с ее слабостью, проявившейся среди разбушевавшейся лесной стихии, изображенной Духами, когда она не на шутку испугалась, оказавшись под рухнувшими «деревьями».

В этом эпизоде нашла отклик гетевская сцена «Собор», хотя режиссер создал другое место действия и другие силы, противостоящие героине, подавленной происходящим. Напомним: у Гете Маргарите противостоят Злой дух, нашептывающий ей о ее грехах и гневе Господнем, который ее постигнет, хор, поющий «Dies irae», ее собственные думы, от которых она «никак не отвяжется», наконец, сам храм: «Как давят своды!» Завершается сцена ремаркой «Падает в обморок».

То, что, в отличие от сцены «Собор» в пьесе, рассматриваемый эпизод спектакля возникает до гибели Валентина, — ничего не меняет. К этому моменту у героини спектакля есть все основания, чтобы ощутить окружающий мир как враждебный. Их дало в том числе нападение на влюбленных наблюдавших за ними людей, которым они не понравились. При той свободе, с которой Някрошюс обращается с литературным текстом как материалом для создания спектакля, подобные объяснения могут показаться излишними. Но именно такие сравнения спектакля и литературного произведения и обнаруживают степень этой свободы.

В финале спектакля к сценической Маргарите, как и к героине Гете в конце первой части пьесы, возвращается сознание. Но ведут они себя по-разному. В пьесе Маргарита, уходя из жизни, ищет высшей защиты для себя, опасаясь Фауста:

Спаси меня, отец мой, в вышине!
<…>
Ты, Генрих, страх внушаешь мне.

Вместо такой, обыкновенной, слабой женщины на сцене мы видим героиню, которая, оказавшись в тех же обстоятельствах, помогла Фаусту одеться и подтолкнула его, побуждая продолжить начатый им путь познания. Режиссер последователен. Представляя на протяжении спектакля героиню, существенно отличающуюся от Маргариты Гете, он наделяет ее этим последним поступком: с одной стороны, он прямо следует из всего ее предшествующего поведения, но с другой — все же неожиданен. Завершая тему Маргариты столь мощным аккордом, такой ход дополнительно акцентирует тему сильной Маргариты и противопоставляет ее теме Фауста, какой она возникает в спектакле.

(Пока нет голосов)

Загрузка...