Фульвия Флакка
Когда непримиримость идейного конфликта привела к разрыву Тальма с театром Французской Комедии и к созданию нового, организованного «красной эскадрой» театра Республики, он, продолжая разрабатывать эту тему, играл также ряд ролей противоположного плана: честного, справедливого судью Лассаля («Жан Калас» Шенье, 1791), благородного защитника интересов народа, друга Гракха — Фульвия Флакка («Кай Гракх» Шенье, 1792), борца против диктатуры аристократии, полководца Мария («Марий в Минтурнах» Арно, 1791), страстного патриота и республиканца Муция Сцеволу и других.
Все эти герои революционных пьес воплощали в исполнении Тальма высокое мужество и бесстрашие борцов за человечность против фанатизма, за идеалы свободы и справедливости против ужасов тирании. В творчестве Тальма нашел глубокое выражение характерный для эпохи революции идеал гражданственности, культ республиканской доблести. Тальма оживлял перед зрителями образы античных героев, и строгая простота их облика, скульптурность их пластики еще больше подчеркивали суровый республиканский дух этих беспощадных борцов против политического произвола и насилия. Творчество Тальма в годы революции было ярчайшим проявлением революционного классицизма. Сохраняя общий строй Высокого идеализирующего искусства, величавую приподнятость его стиля, монументальность его образов, искусство Тальма выполняло основную идеологическую задачу буржуазной революции. Оно поднимало в сознании зрителей цели революции до общечеловеческих масштабов, помогало современникам «скрыть от самих себя буржуазно-ограниченное содержание своей борьбы, чтобы удержать свое воодушевление на высоте великой исторической трагедии»
Но революция внесла в классицистский образ новое содержание, разрушавшее его абстрактную обобщенность. Политическая насыщенность и непримиримая обличительность творчества Тальма, стремление актера передать динамику революционных событий — все это находило выражение в повышенной взволнованности, заостренной эмоциональности его искусства. Это неизбежно вызывало и ломку старых формальных канонов актерского искусства классицизма. Тальма ввел экспрессивную мимическую игру, часто перенося акцент со слова на порывистый, выразительный жест. Тальма нарушил законы напевно-музыкальной декламации, потому что она не могла выразить ни пафос протестующей мысли, ни сложные психологические переживания. В речи Тальма слышались гневные и призывные интонации ораторов революции, сдержанная сила человеческого страдания, страстные порывы истинного чувства, живые интонации, подсказанные характером персонажа. Своим творчеством Тальма честно служил революции. Однако его политическое развитие не пошло дальше умеренных республиканских взглядов. Он не состоял ни в одной из партий, но был близок к дантонистам.
После 1791 года, когда Тальма женился на Жюли Каро, в доме которой постоянно собирались политические деятели, литераторы, актеры, Тальма оказался связанным с жирондистами: салон Жюли часто посещали депутаты Жиронды. Хотя Тальма не имел с ними прямых политических связей, но он разделял их отношение к народной революции. Его испугал стремительный рост революционной активности масс. Абстрактно-гуманистические позиции, типичные для многих представителей буржуазно-революционной художественной интеллигенции, заставили Тальма испуганно отшатнуться от якобинского террора. Чем больше определялись революционно-демократические методы якобинских властей, тем более умеренными становились настроения Тальма. К концу якобинского периода в репертуаре его театра начали появляться пьесы, обвиняемые якобинской цензурой и критикой в модерантизме, то есть в политической умеренности. Все же основная идейно-творческая линия театра Республики продолжала оставаться политически прогрессивной. Как художник Тальма продолжал служить родине и революционному народу, а в руководимом им театре Республики шли пьесы санкюлотского репертуара. Именно на сцене этого театра создавал Дюгазон свои острые памфлетные образы, разоблачая врагов народной революции, и здесь же шли торжественные спектакли, прославлявшие победы революционных войск.