Годы Партенопейской республики
Пелегрино Бланес (Паоло Белли), современник Моррокези, был, как и он, флорентийцем; он тоже вырос в обеспеченной семье и с юных лет обнаруживал неодолимое стремление к сцене. Но ему не так легко удалось осуществить свое желание. Ему просто пришлось бежать из дому, захватив с собой не большой чемодан с самыми необходимыми вещами. Он приехал в Неаполь, очень скоро был принят в труппу одного из игравших там театров и быстро выдвинулся в ролях альфьериевского репертуара. Это были годы Партенопейской республики. Царила революционная атмосфера, и у Бланеса завязались связи с наиболее передовыми людьми республики. В дальнейшем, когда восторжествовала контрреволюция, Бланес, как и многие деятели республики, попал в тюрьму и только бегством спасся от худшей участи. Он провел несколько лет во Франции, где дождался образования Итальянского королевства, и тогда стал одним из ведущих актеров в Италии. Ему очень покровительствовал вице-король Италии Евгений Богарне. По характеру своего дарования Бланес был актером несколько более холодным, чем Моррокези. И, быть может, именно эта его особенность вызвала к нему такие горячие симпатии Альфьери. Поэт, долго присматривавшийся к игре Бланеса, сказал однажды: «Я бы хотел, чтобы все мои трагедии играл только Бланес».
У Бланеса не было способности увлекаться ролью до самозабвения, как это часто бывало у Моррокези, и, чтобы возместить недостаток темперамента, он часто прибегал к приемам, отдававшим натурализмом. Например, в одной сцене, где герой появляется после того, как он по пьесе только что переплыл реку, Бланес приказывал облить себя водой перед выходом. В другой раз, когда он по пьесе должен был лишить себя жизни, он умышленно ранил себя. Его постоянная партнерша актриса Пелланди после одного спектакля, где он чуть не зарубил ее мечом, самым решительным образом потребовала, чтобы у него отняли все настоящее оружие, колющее и режущее. Когда появилась на сцене драматургия Никколини, Бланес стал играть в его пьесах и очень сдружился с молодым драматургом. Благодаря Карлотте Маркионни, Моррокези и Бланесу актерское искусство в Италии стало выходить на широкую дорогу. Оно постепенно вбирало в себя все лучшее из старой школы комедии масок и из того, что обусловливалось новым общественным звучанием трагедий Альфьери и первых романтиков. И итальянская критика, и иностранные наблюдатели, например Стендаль, давали очень высокие оценки корифеям нового итальянского актерского искусства. Однако и у своих и у чужих все время оставалось впечатление, что на сцене царит еще некий художественный разнобой. Сцена нуждалась в художественном единстве. К этому вели общественные требования, заставляющие все время вливать в исполнение ролей больше патетики. Нужен был только человек, способный соединить требования искусства и революционного момента. Такого человека Италия получила в лице Густаво Модена (1803— 1861), сына Джакомо. Ему удалось не только дать нужное актерскому искусству единое направление, но также создать целую школу, десятки лет царившую на итальянских сценах.