Остранение эпизода зрителем, находящимся на сцене
Иногда эпизоды спектакля обретали находящегося на сцене зрителя, но при этом не передавали ситуацию театра в театре. Это осуществлялось за счет того, что персонажи — участники эпизода — никого и ни для кого не играли, а также потому, что персонаж, который поначалу был похож на театрального зрителя, не всегда до конца выдерживал эту роль и переставал быть собственно зрителем. Но эффект остранения эпизода в любом случае возникал.
Такой прием обнаруживается, например, в одной из сцен «Отелло». Персонажи спектакля становились здесь потрясенными свидетелями драматического вальса Отелло и Дездемоны. Процесс сопереживания этих невольных зрителей героям зашел так далеко, что в финале сцены мы видели множество танцующих пар, вторящих протагонистам.
В «Чайке» Медведенко с готовностью отзывался на игру Аркадиной перед Тригориным, аплодируя ей. И вот в этом эпизоде возникала редкая в спектаклях Някрошюса ситуация театра в театре.
Зрителем нескольких сцен в этом спектакле оказывалась горничная, которая здесь получила имя Дуняша. С ужасом смотрела она на то, как Маша, Медведенко, Дорн и Яков буквально подпирают больного Сорина, еле стоящего на ногах. В другом случае Дуняша беззвучно рыдала, слушая историю Нины, которую Треплев рассказывает Дорну, и видя истерику Треплева, начавшуюся во время этого рассказа.
Но в очередной раз вынужденная играть роль зрителя, героиня не выдерживала. Когда и без того больной Сорин, узнав историю Нины и наблюдая за Треплевым, сказал, словно выдохнув: «Темно» (у чеховского Сорина, напомню, этой реплики нет), — Дуняша вместе с Яковом немедленно вмешались в происходящее. Яков снова и снова наполнял светом ведро, подставив его под лампочку, а Дуняша неустанно выливала этот свет на окружающих, как будто бы он мог разрядить возникшее напряжение. Отметим попутно и эффектность этого эпизода, и представление зрителю театрального чуда с помощью открытой и простодушной игры подручными средствами.
Дорну роль зрителя, наблюдавшего ту же сцену, тоже оказалась не по плечу. Не в силах вынести ее, он в отчаянии с такой силой швырнул стул, что тот сломался. Дорн в спектакле также оказался зрителем, а точнее, невольным свидетелем сцены самоубийства или убийства Треплева (режиссер оставил эту важную для него двойственность). Здесь, как и на протяжении всего спектакля, доктор резко отличался от сдержанного чеховского персонажа, который вполголоса, перелистывая журнал, сообщил о гибели героя. Сценический Дорн, подхватив ведро с таящимся в нем источником света, бешено раскручивая его и резко разрезая наступившую темноту, пронзительно закричал, многократно повторяя: «Константин Гаврилович застрелился».
(Пока нет голосов)
Загрузка...