Поэзия «Времена года»

Понятна связь Някрошюса как представителя литовской культуры с произведением классика и одного из основателей литовской литературы Кристионаса Донелайтиса «Времена года», понятен и его интерес к поэме. Но при обращении к «Временам года» как к литературному источнику спектакля режиссером двигали еще и азарт профессионала, и новые задачи, которые ему предстояло решить. «Я никогда еще не брался за такой материал, — сказал он в одном из интервью. — Мне страшно и интересно: литовский, прусский стихотворный эпос без действующих лиц. Без сюжета. <…> Надо работать без драматурга — страшно непривычно! Мы все сочиняем сами. Есть только слова, их музыка и ритм. Их энергетика»¹. Впрочем, режиссер к такой работе был вполне готов. Он, как мы убедились, даже обращаясь к драматургически выстроенному материалу, всегда создавал собственный сюжет.

«Времена года» представляют собой просветительское произведение с присущим ему пафосом воспитания и воспевания труда. Идиллические картины сельской жизни соседствуют здесь с жесткими ее зарисовками. При этом произведение полно нежности поэта и пастора Донелайтиса по отношению к своим прихожанам. На протяжении всей поэмы он прямо обращается к ним, к земле, на которой жил вместе с ними, к окружающей природе. Назидательность поэмы может смутить современного читателя. Но множество любопытных подробностей жизни, которой она посвящена, завораживающая красота гекзаметра, поэтичность представленного писателем мира позволяют и сегодня с интересом читать поэму. Хотя в нашем контексте этот интерес вызван прежде всего тем, что она и ее автор имеют отношение к корням режиссера, пусть и отдаленным. Кроме того, авторское высказывание Донелайтиса может оказаться близким и по совершенно неожиданной причине. Можно сказать, что жителей северных широт объединяет их глубинная, почти на уровне психологии, связь с климатом, с погодой. Географическая широта Литвы немногим отличается от широты, скажем, Петербурга, жителя которого вполне могут задеть строки о радости, вызванной кратким праздником солнца, сменяющего «творенья зимы прихотливой», или, например, стихи, подобные этим: «Вся промокла земля <…> / Дождь, неуемный дождь поливает спины прохожим <…> / Ах, куда ты ни глянь, одна лишь слякоть повсюду» (здесь и дальше цитируем поэму Донелайтиса в переводе Д. Бродского). В свое время зритель наших широт мог ощутить схожую глубинную психологическую близость с героями фильма А. Вайды «Березняк», которая усиливалась и благодаря тому, что они под то и дело накрапывающим дождем, среди редкого леса, бродили и ездили по беспрерывно мокнущей, никогда не просыхающей земле.

При ближайшем рассмотрении становится видно, что не «из потока образов Донелайтиса формируются миниатюрные сюжеты»² спектакля, как полагал один из критиков. Многие сценические образы далеки от литературных, порой практически не зависят от них и в любом случае неожиданны. С поэмой Някрошюс работал уже знакомым нам способом. Спектакль в полной мере выразил свойственное режиссеру видение мира, отличное от взгляда автора поэмы, чье мироощущение основано на приятии жизни, прежде всего природной, из совершенного порядка которой, по его мнению, должна следовать и социальная гармония. При этом и частные образы, и образ спектакля как целого вобрали «музыку и ритм» слов поэмы, о которых говорил Някрошюс.

Нашло отражение в спектакле и то, в чем режиссер признался в одном из интервью. Обмолвившись о собственном детстве, он сказал: «… там было самое правильное и самое чистое мироощущение. Самое полное <…> жизнь меняет <…> Но это мне не тяжело будет — вновь вернуться туда <…> Снова хотел бы посмотреть на все из той точки»³. Память детства становилась для режиссера одним из источников и при создании других спектаклей. Но здесь ее роль стала особенно важной, проявившись в режиссерском лиризме, выразившемся в теплоте, юморе и одновременно в том бесстрашии, с которыми были представлены герои спектакля, — в разных мелких подробностях, в особенностях поведения, в способе смотреть на мир, носить одежду, в их жестах и походке, в их взаимоотношениях и мироощущении. Спектакль напоен этой режиссерской лирикой, она явилась существенной гранью содержания спектакля. Някрошюсу удалось здесь «посмотреть на все из той точки». Из нее же он «смотрел на все» и в спектакле «Песнь песней», пронизанном похожей мощной лирической составляющей.

Текст поэмы Донелайтиса, вошедший в спектакль, разумеется, оказался существенно сокращенным, а ее автор трансформировался в героя спектакля, которого можно воспринимать как учителя или отца. Сам Донелайтис более тридцати лет был пастором, однако проецировать пасторское служение на протагониста было бы неправомерно. Спектакль не воссоздает образ Донелайтиса и никак не акцентирует религиозную тему. Против такого отождествления говорит и костюм героя, который действует в обыкновенном старом пиджаке или в белой рубашке. Остальные мужчины в спектакле одеты в подобные же пиджаки или темные рубахи. На женщинах обычно простого кроя платья, то длиннее, то короче; иногда поверх платья оказывается пиджак. Тем самым временная определенность происходящего размывается. Кажется, что это время послевоенное, то есть время детства создателя спектакля. Вместо обобщенных крестьян и господ, а также героев с конкретными именами, действующих в поэме Донелайтиса, в спектакле перед нами предстают также обобщенные герои, группа безымянных молодых людей. Главный герой общается с; ними как с детьми, подопечными, учениками, за которыми он присматривает, которых учит, воспитывает, лечит, пестует. Условимся называть главного героя отцом.

На сегодня созданы два спектакля — «Радости весны» и «Благо осени», поставленные по соответствующим частям поэмы и составляющие дилогию, в которой действуют одни и те же персонажи.

(Пока нет голосов)

Загрузка...