«Галеотто Манфреди»
Несмотря на использование в нем материала отечественной истории, «Галеотто Манфреди» имел в Италии значительно меньший успех, чем более традиционная классицистская трагедия «Аристодем». Кровавые страсти, бушевавшие в «Галеотто Манфреди», мало что говорили уму и сердцу итальянского зрителя, жадно прислушивавшегося к учащавшемуся пульсу общественной жизни. «Галеотто Манфреди» имеет скорее историкотеатральный интерес, как одна из первых и наиболее известных попыток подновить одряхлевший классицистский канон некоторыми допущениями из шекспировского арсенала.
«Галеотто Манфреди» называют иногда «романтической трагедией». Разумеется, это чистое недоразумение, основанное лишь на том, что Монти разработал здесь не античный и не библейский сюжет, между тем как подобная сюжетика является лишь одним из признаков поэтики классицистской трагедии. Более ощутимый разрыв с традицией наблюдается в последней и знаменитейшей трагедии Монти-—«Кай Гракх» (начата в 1788, завершена в 1800 году). Самый выбор сюжета, казалось бы, говорит об обратном, а между тем именно здесь с наибольшей очевидностью проявились некоторые черты позднего итальянского классицизма (не без влияния Мари-Жозефа Шенье), которые подготовили крушение классицистского канона изнутри. Ни в одной из предыдущих своих трагедий Монти не подходил так близко к конкретным лозунгам дня. Он не останавливается перед прямыми аллюзиями, то есть перед историческим маскарадом. В сущности, именно современный итальянец, надев на плечи римскую тогу, восклицал в трагедии Монти: «Все мы итальянцы, единый народ, единая семья!» А в облике благородного римского трибуна, мудрого политика Кая Гракха проступали черты «мудрого политика» Наполеона, который, с одной стороны, обещал итальянцам «привить национальные привычки» и дать им «национальную и политическую свободу» (это был 1800 год!), а с другой — ограждал умеренных либералов типа Монти от «максималистских» требований итальянских якобинцев (не так ли в трагедии поступает Кай Гракх, взывающий перед лицом разъяренной римской толпы к умеренности и благоразумию?).
Понятно, что не вся трагедия Монти сплошная аллюзия, сплошной маскарад и что между героями трагедии и реальными деятелями итальянской истории 1800 года нельзя ставить знак равенства. У Монти система аллюзий не стала еще основой его трагедийной поэтики, но ряд ударных в идейном отношении мест построен именно по этому принципу. Не случайно Монти обратился к трагическим эпизодам римской истории II века до н. э. , связанным с именами братьев Гракхов. Именно тогда речь шла о дальнейших судьбах римской государственности, о том, быть или не быть республиканскому строю, покоящемуся на среднем сословии всадников. Несмотря на попытки провести ряд реформ, Гракхам не удалось отвратить движения римского государства к цезаризму, основанному на военной олигархии. Это смутное для римской истории время и привлекло внимание Монти. Но трактовалось оно не как переходное к будущему, а как опасность реставрации старого порядка. Одно это показывает уже, что Монти, избирая подобный сюжет, не собирался выступить защитником республиканских идей.
Стоя на умеренных, либерально-просветительских позициях, он в форме полупрозрачных аллюзий протестовал против тенденции восстановить старый режим в полном его объеме. Всякие крайности, могущие привести к углублению революции, также подвергаются его осуждению. Таким образом, внешне довольно традиционный для классицистской трагедии сюжет был выбран не столько ради раскрытия какой-либо абстрактной морально-этической темы или обобщенной идеи, сколько для выражения чувств и конкретных политических настроений своих современников. Зритель оценил это моментально. Недаром вплоть до 1814 года «Кай Гракх» вызывал бурные восторги. Современники усматривали в трагедии Монти прежде всего призыв к национальному единству, а до «умеренности мудрого правителя» им было мало дела.
(Пока нет голосов)
Загрузка...