«Макбет». Переконструированная пьеса.

Со значительно переконструированным текстом литературного источника режиссер работал и создавая спектакль «Макбет». На сцене вместо многочисленных персонажей пьесы действовали «ведьмы», Макбет, Леди Макбет, Банко, Дункан и солдаты. Не вошли в спектакль целые сцены и пласты пьесы, связанные с сыновьями Дункана, Малькольмом и Донанбайном; с Сивардом и Молодым Сивардом; с Макдуфом, Леди Макдуф и их сыном. Здесь нет бесконечной череды убийств — жертвами Макбета стали лишь Дункан и Банко. Сюжет оказался сосредоточен вокруг испытания Макбета, его человеческих качеств. Герой, который не дрогнул на поле боя, подвергался соблазну мирной жизни — искушению властью. Не выдержав и преступив нравственный закон, он осознал свою вину и сам подставил голову под топор.

Макбет в спектакле (его играет К. Сморигинас) — не герой-титан, не переполненный властными амбициями человек и не злодей, как у Шекспира. Ему присущи обычные людские слабости. Как устоять перед искушениями, не поддавшись слабостям, — об этом говорит режиссер в спектакле, позднее вариации этой темы прозвучали и в «Фаусте». Макбет Някрошюса — храбрый солдат, вернувшийся с победой. Он военачальник, но из тех, кто рядом с солдатами занимался грязной работой. Макбет привычным жестом снимает грубые рукавицы, зажав их зубами, и выжимает их, так что с них ручьем льется вода. Так же привычно выливает воду из обуви или сматывает веревку на локоть.

Героини, названные в программке ведьмами, — не сморщенные дикие создания жалкого вида, с высохшими губами, потрескавшимися пальцами, с бородами на лицах и в страшных нарядах, как это указано в ремарках Шекспира. Эти «ведьмы» не омерзительные злотворные существа, а те, кто, согласно этимологии слова (и английского, и русского), ведает, обладает знаниями. В данном случае имеется в виду то знание о людях, которое позволяет проверять, испытывать их человеческую прочность, как делают это, например, с героями сказок. «Ведьмы» в спектакле — молодые и красивые деревенские девушки, в длинных юбках и блузках, облегающих их стройные фигурки, в платках, повязанных по-крестьянски и кирзовых сапогах (художник по костюмам — Надежда Гультяева). Иногда вместо платков по ходу действия на них, как и на остальных персонажах спектакля, оказываются черные капоры, лишний раз подтверждающие, что они — такие же люди, как остальные. В отличие от ведьм из шекспировской пьесы, которые все на одно лицо, а точнее без лица, «ведьмы» в спектакле индивидуализированы. Исходя из того, как они ведут себя, одну из них можно назвать «интеллектуалкой» (героиня В. Куодите), другую — «соблазнительницей» (героиня Габриэле Куодите), третью — «наивной» (героиня Маргариты Жемялите). Они свистят, толкаются, хохочут; кокетничают напропалую, строят глазки, помахивая ручкой, обольщают и повелевают. Танцуют под гармошку парный танец с подпрыгиваниями и наклонами то вправо, то влево, которые есть во многих народных танцах. Формула шекспировских персонажей: «Зло есть добро, добро есть зло» — в устах героинь спектакля указывает не на относительность этих начал для сценических «ведьм», а на их знание о перепутанности ориентиров или даже об утрате их в мире. Отсюда и необходимость испытывать людей.

Девушки ведут себя непосредственно: чешут друг другу спины, а одна из них, не церемонясь, и вовсе просит Макбета почесать ей спину. Они могут швырнуть попавшиеся под руку предметы, вызывая звон сломанных стекол. Как это присуще деревенским девушкам, сценические «ведьмы» вездесущие, сноровистые и ловкие. Они могут, например, как героиня В. Куодите, присесть подобно птице на стоящее бревно или, не желая продолжать разговор, вдруг закружиться на сцене и так, кружась, исчезнуть. Незримо для окружающих (но не для зрителей) «ведьмы» могут присутствовать в той или иной сцене, поскольку хотят знать о героях все. Да, в этих героинях есть что-то инфернальное, но ведьмы ли они в самом деле?

Инструментами «ведьмам» служит котел, которым пользуются для приготовления еды в крестьянских печах, веревка, обыкновенный чурбачок да дохлая ворона. Край перевернутого котла они устанавливают на чурбачок с привязанной к нему веревкой. Такая приманка не может не обратить на себя внимание. Попались на нее и Банко (его играет В. Пяткявичус) с Макбетом.

Говоря о будущем, девушки не пророчествуют, а просто рассказывают. Это становится особенно явным в сравнении с таинственным женским голосом, который неоднократно звучит в течение спектакля, доносясь неведомо откуда, вещает торжественно и непререкаемо. Этот голос слышит только Макбет (разумеется, вместе со зрительным залом), в душе которого с момента встречи с «ведьмами» все словно перевернулось. Впервые этот голос возникает сразу после разговора с ними героев, когда Макбет, разволновавшись, будто во всех смыслах потерял ориентиры и буквально встал на голову.

Макбет в спектакле значительно более доверчив, чем персонаж пьесы. Слова «ведьм» так разволновали и разгорячили его, что ему пришлось тут же сбросить пальто и остаться в одной рубахе. После исчезновения собеседниц солдаты решились заглянуть под котел, который те оставили перевернутым, и увидели там дохлую ворону. От такой находки того и другого стало выворачивать: хоть и герои, но обычные люди. Между тем Макбет поддавался власти предсказаний все больше, и очень скоро ворона, которая осталась от искусительниц, стала для него не только не противной, но и притягательной. И вот он уже поднял ее и даже осторожно поцеловал в клюв. А затем и вовсе этим клювом написал письмо жене… Как слабый человек, он поддался искушению и, как слабый человек, уже не мог остановиться на этом пути. Чтобы начать испытание, ведьмы его лишь слегка подтолкнули. «Не из-за вас он впал в порок, / А сам бездушен и жесток», — утверждает в пьесе Геката, разговаривая с ведьмами. Режиссера интересует не бездушный и жестокий, а именно обыкновенный человек, способный поддаться слабостям и мучительно страдать. Герой спектакля впал в порок не из-за колдовства ведьм, но оттого, что слаб.

Метаморфоза, произошедшая с Макбетом, особенно заметна в сравнении с Банко: тот хоть и с опаской слушал «ведьм», но не придал встрече с ними особого значения. В дальнейшем происходящее с Макбетом во многом выявляется именно благодаря реакции Банко, который то не мог оторвать от товарища глаз, а то вдруг в ужасе отпрянул от него, даже прикрыв лицо ладонями. Позднее его реакция сменилась иронией. Ирония и смешливость остались присущими и мертвому Банко. Являлся он, как и убитый Дункан, с неизменной улыбкой. А сразу после смерти, будто помня, что, посеяв ветер, можно пожать бурю, забросил топор, которым был убит, на желоб, свисавший из колосников. Да еще забросил туда же камешек. Эти «игрушки» Банко отозвались мощными камнепадами как раз рядом с Макбетом. Банко действовал теперь заодно с «ведьмами», следя за тем, как ведет себя герой, и устраивал ему предупреждения, в частности, в виде таких камнепадов.

Сценический Макбет, в отличие от героя пьесы, не в силах оставаться в неизвестности относительно своего будущего и сам устраивает одну из встреч с «ведьмами», заманив их табаком, на который они падки, и воспользовавшись их же котлом, чурбачком и веревкой.

Герой не сумел устоять, однажды поддавшись искушению. Но и продолжать путь, на котором он оказался, было явно выше его сил. Это стало отчетливо видно еще до совершенных им убийств. В спектакле у задника висят зеркала в разных рамах. В них с помощью своего небольшого зеркала Макбет, содрогаясь, видит проплывающие окровавленные тела его будущих жертв. Так прихотливо преобразовался в спектакле эпизод пьесы, в котором ведьмы являют Макбету призраков — наследников Банко, восемь королей, из которых последний — с зеркалом в руке. В эпизоде перед расправой с Банко убийцы требуют от Макбета «бумагу». Однако тот уже находится в таком состоянии, что не в силах удержать перо в руке, потому для подписи предлагает наемникам свою ступню, между пальцев его ноги они и вставляют перо. Но и этого мало. Если герою пьесы во время приема гостей в его доме явился дух Банко, то сценическому Макбету постоянно являются и Банко, и Дункан. Кроме того, его то и дело преследуют звуковые галлюцинации — в виде упомянутого пророческого голоса вещуньи, а также в виде повторяющегося и тревожащего стука, в который преобразовался «стук за сценой», вызванный в пьесе Макдуфом и Леноксом.

Но при всей свободе обращения с литературным текстом режиссер во многом опирался на частные детали пьесы или отталкивался от них. Так, шекспировская реплика: «Преданье есть: сходили камни с мест» — в спектакле отозвалась тем, что здесь, как бывает в сказках, камни тоже «сходят с мест». Это происходит во время камнепадов из подвешенных над сценической площадкой желобов. Эти обыкновенные жестяные желоба, из той же хозяйственной утвари, что и котел, — еще один инструмент, которым пользуются «ведьмы».

То и дело слышащийся в спектакле гогот гусей, а также уподобление персонажей этим птицам вызвали немало недоуменных вопросов критики. Но и эти реалии спектакля были навеяны строками пьесы. Например, в переводе В. Рапопорта диалог Макбета и Слуги в третьей сцене пятого акта выглядит так:

Слуга. К нам десять тысяч приближаются…

Макбет, Чего — гусей, мошенник?

Слуга. О, нет, Ваше Величество, солдат.

В спектакле это упоминание гусей отозвалось и доносящимся из-за сцены гусиным гоготом, и уподоблением гусям жертв Макбета, которые передвигаются на полусогнутых ногах, «гусиным шагом». В частности, перед смертью Макбета они появляются, кажется, бесконечной вереницей, во главе которой Дункан с топором в спине.

(Пока нет голосов)

Загрузка...