Макреди впервые увидел Тальма
В своих воспоминаниях он так определил впечатление, которое произвел на него выдающийся французский актер: «Гений Тальма… возвышался над условностями всех школ. По-моему, он был самым одаренным артистом своего времени. Он ничуть не уступал Кину в силе страстей и значительно превосходил его тонкостью вкуса и глубиной творческих поисков, а с Кемблом равнялся благородством, но был свободен от его чопорности и педантизма». Это высказывание Макреди определяет достаточно полно путь, по которому он стремился идти, заимствуя лучшие черты исполнения у своих предшественников и стремясь избежать их недостатков. В его спектаклях не было трескучего пафоса, не было педантизма. Он старался подражать Тальма в своем поведении на сцене. Речь его ничем не напоминала размеренной ма-неры Кембла, но была лишена и резких, подчеркнутых контрастов. Каждое слово актера было продумано, соотношение частей роли было строго разработано. Несмотря на многообразие сыгранных им ролей, он каждый раз умел находить для своих героев индивидуальные черты. Все это сделало Макреди актером реалистического направления. Но этот реализм был лишен большого социального содержания.
Противоречивость метода Макреди нетрудно увидеть хотя бы на примере исполнения им роли Гамлета, в которой он желал «передать кажущуюся непоследовательность Гамлета так, чтобы она оказалась понятной и последовательной». Критик Форстер, друг Диккенса и Макреди, писал, что ему никогда прежде не приходилось видеть «такого выявления мысли, такого обоснованного раскрытия индивидуальной, глубокой и всепроникающей страсти… Макреди действительно был царственным философом с разбитым сердцем, нерешительным мстителем, другом Горацио и возлюбленным Офелии». Но «Гамлет, разумеется, не только в этом», — пишет дальше Форстер. Да, Гамлет не только в этом. Но большего Макреди в нем раскрыть не мог. В своей трактовке Гамлета Макреди исходил из мнения Гёте, который считал, что характер Гамлета определяется слабостью воли при сознании долга. Мнение это было усвоено романтиками Тиком и Кольриджем, на которых Макреди ссылается в своих дневниках, отчасти Хезлитом. Однако характерно, что Кин пошел дальше Гёте, акцентировав общественный смысл негодования Гамлета, тогда как Макреди остался целиком на внесоциальной точке зрения. Старательно усвоив реалистические элементы в творчестве Кина, Макреди прошел мимо самого главного — мимо огромного стихийного протеста, который придавал не только правдивость, но и могучую силу его героям, наполняя большим идейным содержанием образы, им созданные. Отсутствие этого качества ясно сказывается в творчестве Макреди. Его реализм был лишен ярких чувств, подлинного пафоса страстей. У Макреди «характеры не были ни физически, ни нравственно велики… — писал один современник.
Они были скорей заурядны… и представляли мало простора для широкого разгула страстей, которые дают силу героям. Макреди был раздражителен там, где ему следовало быть страстным, и сварлив, где ему приходилось быть ужасным. В «Макбете», например, нельзя было лучше его передать колебания совести под влиянием «судьбы и таинственной помощи», совести суеверной, которая малодушно лелеяла внушенное подозрительностью, но трудно было обнаружить менее героизма в предчувствиях его будущей преступности. Он был раздражителен и нетерпелив при насмешках и подстрекательстве жены; мучимый угрызениями совести, он был противен; он крался в спальню Дункана как вор, собирающийся украсть кошелек, а не как воин, идущий похитить венец. В «Отелло» точно так же страсть его была раздражительностью, в его страданиях отсутствовало благородство». Макреди был не только актером, но и крупным режиссером. В качестве режиссера он работал в обоих драматических театрах Лондона — с 1837 по 1839 год в Ковент-Гардене и с 1841 по 1843 год в Дрюри-Лейне. Усилия Макреди были направлены на восстановление ансамбля, улучшение репертуара, повышение качества оформления спектакля.