Организованность по классицистскому канону
Мандзони шел в своих драмах совершенно другими путями, чем Альфьери. Его образцами были не французские классицисты, а Шекспир и главным образом Гёте и Шиллер. В пьесах Мандзони нет строго рационализированного анализа чувств и страстей, композиционной организованности по классицистскому канону, погони за лаконизмом. Мандзони, как романтику, была чужда точная алгебра в изображении переживаний героев. Он любил давать простор их душевным излияниям. Героика его драм была менее одержанная, более экспансивная, доходчивая. Но что стало неотъемлемым, почти жанровым признаком итальянской романтической драмы — она была вся пропитана «патриотическими», то есть либеральными, освободительными и объединительными мотивами. Правда, в принципе введения этих мотивов Мандзони настолько же расходился с Альфьери, как и со своим предшественником Сильвио Пеллико. Мандзони, поборнику исторической системы в трагедии, претила всякая обнаженная тенденциозность, носящая частный, не общеобязательный, временный характер. Он полагал, что все, кому дорого дело национального возрождения, не должны пользоваться историей своей страны в узких тактических целях своей политической группировки. Одному будущее Италии мерещилось в форме конфедерации свободных республик, другой, сторонник неогвельфизма, видел спасение страны в сплочении вокруг папского престола.
Третий усматривал выход из положения в поддержке представителей Савойской династии и всю вину за исторические беды Италии возлагал на папство и потому сетовал на то, что авиньонское пленение не продолжалось вечно. С точки зрения Мандзони, ненадо было подчеркивать разногласия. Смысл обращения к сюжетам из национальной истории Мандзони видел прежде всего в показе таких фактов и таких истори-ческих эпох, которые бы проясняли самые существенные, характерные явления прошлого, приведшие потом к неисчислимым бедственным последствиям как исторического, так и морального порядка. При таком понимании задач трагедии ему казалось, что назначение драматического автора во многом совпадает с Назначением историка — показать факты такими, как они есть, а уж читатель или зритель сделает для себя поучительные выводы. Обе трагедии Мандзони, в сущности, посвящены одной теме — историческим причинам упадка Италии. В «Графе Карманьоле» рассказывается о внутренних раздорах в стране, в «Адельгизе»—о ложности надежд на помощь чужестранцев. Тема первой трагедии близко соприкасается с одной из политических тем, затронутых во «Франческе да Римини». В трагедии Мандзони рассказывается история графа Карманьолы, одного из кондотьеров XV века. Сначала он служил под знаменем Милана, а потом, оскорбленный герцогом, перешел на сторону Венеции, хотя между Миланом и Венецией шла в это время война. Венецианцы приняли его, ибо Карманьола был удачливым и талантливым полководцем.
Он одержал ряд блистательных побед, но потом комиссары венецианской армии раскрыли факты, изобличающие изменнические замыслы Карманьолы. Мандзони не верил этим обвинениям, снял мотив измены и даже предпослал трагедии историческое исследование, обеляющее Карманьолу. Современные историки считают эту измену правдоподобной. Как бы то ни было, Карманьола был арестован: его судили, приговорили к смерти и обезглавили. У Сильвио Пеллико тема опустошительных и бедственных для Италии внутренних раздоров, а также вывод о необходимости единства и призыв обрушиться на общего врага (австрийцев) даны устами Паоло. То, что он говорит,— это прямая аллюзия, анахронизм, завуалированная авторская речь.