Появление качественно новой литературы
Сами по себе мысли мадам де Сталь о романтической литературе, высказанные в этом письме, не были для итальянских писателей откровением. Они знали и ее книгу 1810 года «О Германии», знали работы Августа Вильгельма Шлегеля, давно были знакомы с творчеством Гёте и Шиллера и английских поэтов-романтиков. Да и в самой Италии серьезная критика в адрес классицизма стала раздаваться еще в XVIII веке. Так, один из первых итальянских пропагандистов Шекспира — Баретти, подобно Леосинту, подверг суровой критике французский классицизм и возвестил скорое освобождение итальянской сцены от трагедий, написанных по французским образцам. Он указывал на отсутствие в них правдоподобия в изображении событий и человеческих чувств, ругал однообразие и искусственный язык трагедий, предопределенный иерархией жанров.
Но, пожалуй, еще важнее была сама художественная практика итальянской литературы последних лет XVIII и первого десятилетия XIX века, когда потребности нового, буржуазного в своей основе общества предопределяли появление качественно новой литературы. И в лирике, и в прозе, и в драме были созданы произведения, отвечающие этим новым потребностям Итальянского общества. По своей художественной системе они не были еще полным отрицанием классицизма, но уже несли в себе новое содержание и множество черт нового романтического стиля и в чисто литературном плане служили делу разрушения старого классицистского канона. Национальные истоки итальянского романтизма крайне важно иметь в виду не только по причине распространенного мнения о заимствованном, подражательном характере итальянского романтического движения (по крайней мере начальной его стадии), но, главное, для понимания характерных специфических особенностей итальянского романтизма. Итальянцев, с самого начала стремившихся к созданию боевой патриотической литературы, направленной на воспитание в своих соотечественниках высокого гражданского самосознания, отвращали философские и эстетические посылки заальпийского романтизма как кантовского, так и шеллингианского типа.
Определение роман-тизма как торжества субъективного начала в поэзии над объективным, примат раскрытия авторской души над выражением образа внешнего мира, формула романтизма как поэзии религиозной в первую очередь не могли устроить итальянцев, радевших не столько о свободе собственного духа и нравственном самоутверждении, сколько о свободе родины, о национальном самоопределении; По этой же причине итальянцы отвергли и генетические толкования романтизма: «романтизм — это воспоминания о прошлом» (англичанин Джеффрис), «рыцарство и христианство» (француженка де Сталь), «влияние мавританского Востока» (немец Бутервек). Романтические манифесты итальянцев кажутся более умеренными, чем манифесты их немецких и французских собратьев, потому что итальянцы при всем страстном отрицании классицизма как философско-художественной системы все же всегда стремились подчеркнуть преемственность, непрерывность своей национальной литературной традиции. К этому призывали их патриотический долг и стоящие перед ними конкретные политические задачи. Вот характерные рассуждения одного из видных теоретиков итальянского романтизма — Джан Доменико Романьози: «Требовать от итальянца приверженности к классицизму — это все равно что требовать от любого человека, чтобы он занимался исключительно снятием копий с документов, составлением генеалогических таблиц, что1бы он одевался на манер древних, корпел над подделкой стершихся медалей, ваз, боевых доспехов и иной рухляди, пренебрегая современной культурой родной страны, современным украшением своего жилья, воспитанием теперешнего поколения. Требовать, чтобы итальянец был романтиком (Романьози имеет в виду романтизм немецкого толка),— значит требовать от него отказа от родины, отказа от наследства своих предков, значит заставлять его придерживаться только новых, преимущественно германских воззрений». Романьози не был одинок. Призывы его обратиться к родной действительности, а не «воспарять на крыльях метафизики над хаосом идеализма», по выражению Романьози, всецело разделяли Эрмес Висконти и Алессандро Мандзони — наиболее сильные и оригинальные итальянские мыслители тех лет.